Отрывок из книги Юрия Бахурина "Фронт и тыл Великой войны"
Явился ли «сухой закон» 1914 года благом для России? Да, в краткосрочной перспективе уж точно. Люди стали меньше пить, у них начало водиться больше денег, улучшились бытовые условия жизни, проще было вести хозяйство и т. д. Эта арифметика проста и непредвзята.
Ставший следствием начала войны «сухой закон» прошел суровый открытый бета-тест: ведь именно призыв на войну повлек за собой массовые нарушения закона и порядка, в большинстве своем — по пьяной лавочке. После вступления закона в силу Департамент полиции не только вычислял бутлегеров, но и следил за настроениями в обществе — тем, как представители различных слоев общества расценивают эту меру. Опубликованные сегодня материалы перлюстрации свидетельствуют — если в 1915 году корреспондент упоминал о запрете спиртного, то, как правило, с одобрением: «За семь месяцев трезвости деревня словно переродилась…», «Отсутствие водки — огромная вещь и очень утешительная…», «Запрещение водки сделало чудеса…». Правда, одни лишь эти сведения не позволяют изобразить полную и подробную картину «сухого закона». Здесь не учитываются ни пьяные гулянья на проводах по всей империи, ни торговля из-под полы тошнотворными алкогольными суррогатами.
Более того, кое-где в глубинке высочайший запрет оборота и употребления спиртного сорвал ведущуюся духовенством борьбу с зеленым змием. Это звучит парадоксально, но таковы факты. Например, в начале Первой мировой в Тобольской епархии действовало 25 обществ трезвости численностью от 16 до 712 участников в каждом. Однако с введением «сухого закона» большинство из них забросили общества, да и сами организаторы махнули рукой на свои старания. Тобольский архиепископ Варнава в проповедях обличал «винокуров», но их число только неуклонно росло. «За три дня, необходимые для получения самогона, самогонщик получал 30 рублей чистого дохода при “замесе” 5 пудов ржаной муки и 60 рублей при “замесе” 10 пудов, — пишет историк П. В. Белоус. — Таким образом, в месяц производство алкоголя могло приносить до 600 рублей — тогда как, например, на сенокосе крестьянин зарабатывал за тот же месяц лишь 30…». Впрочем, порой и священнослужители угощались вином — взять хотя бы Вятскую губернию. «Диакон же, кичась своим голосом, нарочно перед обедней выпивал по целой бутылке за каждую литургию», — гласит свидетельство прихожанина. Сохранились и имена с фамилиями некоторых из озорных батюшек. Отец Александр (Ремов) вел службу хмельным, заводил «неуместные разговора у алтаря и буйствовал». Еще один священник, настоятель прихода в селе Гидаево П. Петропавловский, напился допьяна и избил прихожанина крестом. Конечно, судить по этим выходкам обо всех священнослужителях той поры было бы несправедливо. Приведенные примеры, извлеченные из архивов, и тогда считались явлениями из ряда вон. В той же Вятской епархии самим батюшкам не реже доводилось хлебнуть горя от пьяных бесчинств. В ночь на Пасху 1915 года крестьянин деревни Мальцевской Ф. В. Вотинцев с приятелями заявились домой к отцу Николаю (Гордееву) «и вели себя весьма непристойно — грызли орехи и подсолнечное семя, скорлупы которых кидали на пол». Священник дважды попросил обнаглевших парней — Вотинцеву был 21 год от роду — перестать сорить в его квартире. Те сочли себя оскорбленными до крайности, главный баламут оборвал электропроводку у жилища о. Николая и затем разгуливал с ней по деревне.
Возможно, в мирных условиях поступательное ограничение оборота и потребления спиртного дало бы более зрелые и долговечные плоды, тем более что эти показатели в пореформенной России и так медленно, но верно снижались. Только стали бы вообще приниматься такие меры, не окажись Россия на пороге войны? Пожалуй, это вопрос из разряда философских. Зато отнюдь не метафизическим во время Первой мировой стало одно из следствий «сухого закона», демонстрирующее, что он все-таки работал.
Больше интересных фактов о жизни на Первой мировой - в книге "Фронт и тыл Великой войны"