Как рождаются романы? Чем похожи Григорий Распутин и Леонид Ильич Брежнев? Как, наконец, создать роман, целиком созданный из снов?
Мы решили поговорить об этом с человеком, который точно знает все ответы.С автором романа «Алёшины сны» Владимиром Мироненко.
Хотя роман и называется "Алёшины сны", но создает и организует пространство этого сна Григорий Распутин. Он же и является, на мой взгляд, стержневой фигурой романа. Почему он?
Да, Григорий главный. Он вообще очень интересная персона, маг на троне, ну или возле трона. Близ царя — близ смерти, пословица говорит. Маг всегда близ смерти.
Этот ещё и близ власти; но сам по себе Распутин, реальный Распутин, это не властный был человек. На него много навалили дерьма, от Илиодора до Пикуля; иногда он получал заслуженно, иногда явно был оклеветанный молвой — но прежде всего он был человек добрый.
И вот он сидел в центре системы, но мыслил не системно, а как этакий добрый прохвост — помочь бабёшечке, помочь мальчишечке, с другими прохвостами договориться, мадеры выпить, денежку урвать, стянуть, может быть, если что лежит плохо. Всё это было не со зла, а кондово так, по-крестьянски, как если бы он в деревеньке своей такие дела творил. Хозяйство большое, не разорится, небось.
Но с точки зрения системы это, конечно, было колоссальное зло, это её дико расшатывало. В системе должны быть винтики, шестерёнки, а тут попала промеж шестерёнок и винтиков такая огромная сермяжная коряга. Со сверхспособностями, заметим. Заколдованная коряга. И всё стало сыпаться и буксовать.
Впрочем, системе той закономерно уже пришёл конец, который Григорий Ефимович только ускорил и расцветил. Но факт остаётся фактом: это был первый такой по-земному добрый, простой человек во власти. Ну вот разве что через много лет после него незабвенный Леонид Ильич Брежнев был такой.
С чего начался интерес к русской истории?
Самый интересный период, конечно, революция — время апокалипсиса, время торжества материализма, которое всё равно увенчалось созданием новой религии, весьма своеобразной, конечно.
Сталины эти и всё такое прочее были уже только клерки, пусть и железные, а Ленин — он действительно где-то там, где Будда, Магомет и Христос. Человек был убеждённый трезвенник и материалист, но самой деятельностью своей всколыхнул такие мистические слои, в существовании которых уже тогда большинство не уверено было.
Об этом, кстати, тоже в романе есть. Это величайшая история и величайший парадокс. У нас об этом несут всякую чушь — красную, белую, ещё какую, косплеят в унынии цилиндры, будёновки и бескозырки, но вот этого сверкающего противоречия не видят в упор.
А оно, это противоречие — и есть знак большой истории. Истории очень большой. Той, которая где-то очень далеко отсюда пишется, в других совершенно измерениях.
Кто-то видит в твоем романе эзотерическое переосмысление истории, кто-то - учение Кастанеды? Как его оцениваешь ты сам?
Я бы хотел думать, что это такая трансляция мироощущения начала века через сто лет. Григория того же. Который сказал: «давай, не подведи, милай, напиши. Напиши не тое, как оно было, а о чём оно было».
Недаром, кстати, роман вышел в год его стопятидесятилетия. А тираж был напечатан, кстати, в день стопятидесятилетия Крупской. И вот если, действительно, случился такой метафизический прорыв, то тут я свою миссию счёл бы успешной, конечно.
Продолжим об эзотерике - кто из деятелей русской эзотерики оказал на тебя влияние?
Я считаю величайшим эзотерическим писателем Максима Горького, который сам себя буквально за шиворот тащил в соцреалисты. Но реально это мистик колоссальной силы. У меня статья была об этом старенькая, «Алексей Максимович Штирлиц», кто интересуется, нагуглить может.
Вообще, настоящий мистик — это не тот, кто придыхает и пробкой глаза мажет, а тот, кто видит недоступное. Тот же Блок — поэт совершенно эзотерический. Кстати, оба они, и Горький, и Блок — персонажи «Алёшиных снов».
Очень уважаю покойного уже, увы, Гейдара Джемаля, вот ему я экземпляр книги обязательно бы послал.
Как родилась идея "Алёшиных снов"?
Было жарко. Очень жарко. Жаркое лето, вот как сейчас. Лето, как жар цесаревича. Гемофилическое такое. Ну, я сел за раскалённый комп и неожиданно набрал: «плохо Алёше, больно, жарко, беспамятно…» — а потом и попёрло.
Я, признаться, сам не ожидал, что попрёт, а там уже просто продолжилось дальше, — час за часом, день за днём… На самом деле, я много об этом времени знал и думал, прозревал, что ли, ну вот, кризис назрел, как один из героев романа говаривал.
Как ты пишешь свои тексты? Есть какие-то приемы, технологии?
Первая фраза, убеждаюсь, задаёт очень многое. Горький, кажется, первый заметил это. Очень важно её найти. Вот «Алёшины сны» — это роман из первой фразы целиком вытекший.
Дальше: любое искусство — это война с реальностью. Тут уж не поделаешь ничего. Скажем, лучше всего пишется по ночам, но от этого утром бодун. И не просто бодун, а на работу надо или дядя Вася приезжает.
Но коль война, так по-военному. Нужно быть готовым к обречённости этого дела. А если ты сам, как я вот в этой книжке, пишешь об обречённости, то собственная обречённость только помогает.
Разумно, наверное, если пишешь большую вещь, поставить себе дневную норму: хотя бы не меньше страницы. Но я так не делал. Мне важно было упоение чувствовать, чтобы безо всяких норм. И Алёшу этого, и следующие вещи я именно так, с упоением, и писал. Нет упоения — забрасывал и всё.
Вот это пошлое словечко «творчество» — оно, на самом деле, очень правильное. То есть ты творишь, ты творец, ты создаёшь своё собственное пространство, вселенную, мир — это дико одухотворяет, конечно. А без одухотворения и без дикости не получится ничего.
Пространство Алёшиного сна структурирует и направляет старец Григорий Распутин. А кто создает наш сегодняшний сон?
Судя по некоторым признакам, это сон Петросяна. Или Киркорова, Филиппа. Или, упаси господи, Джигурды. Но ничего страшного, мы-то сами по себе, и мы прорываемся в прекрасную, блистательную и жестокую явь. И мы прорвёмся.
