Отрывок из книги, которая готовится к печати в нашем издательстве.
"Страх и ненависть в Форин Оффисе", Моргана Девлин.
#войнаблизко #страхиненавистьвФО
К несчастью для человечества, такими же «ловкими плутами» отнюдь не были британские дипломаты. Англо-французская военная миссия прибыла в Москву 11 августа для завершающего этапа переговоров. Галифакс инструктировал их передвигаться очень медленно, пока на уровне обмена сообщениями он не достигнет с русскими совпадения политических интересов по всем вопросам, чем и объясняется то, почему делегация отправилась в СССР на корабле, а не самолетом.
Тем не менее, после их прибытия и пяти дней напряженных переговоров глава британской миссии адмирал Дракс сообщил, что стороны так и не нашли возможности, относительно которых могло бы быть достигнуто соглашение: «Русские однозначно дают нам понять, что, по их мнению, мы приехали сюда просить, чтобы они подписали с нами соглашение о помощи. Впоследствии вся неприятная работа должна лечь на наши плечи. Они требуют, чтобы, если уж советские армии будут помогать союзникам, Великобритания и Франция должны получить одобрение Польши и Румынии для прохода советских армий через их территорию в желаемых направлениях. <...> Они несколько раз шантажировали нас этим, и продолжение наших обсуждений будет бесполезно, если не поступит быстрого ответа».
Даже если бы Форин Оффис и Галифакс лично желали бы дать положительный ответ, то сделать это не представлялось возможным, так как что полковник Бек, что румыны категорически не хотели подставлять свои территории под советские сапоги. Информированный о сложной ситуации с англо-франко-советскими переговорами, а также подозревающий о возможности разворота Рейха к СССР, 18 августа в Форин Оффис телеграфировал посол Гендерсон. Он пришел к «определенному заключению, что, если мир должен быть сохранен, текущей ситуации нельзя было позволять продолжаться. Единственная альтернатива войне должна быть некоторым посредническим действием». Гендерсон и ранее предлагавший это, вновь заговорил о том, чтобы премьер-министр направил Гитлеру какое-нибудь личное письмо.
Галифакс, которому также совершенно не улыбался «новый Мюнхен», естественно, остудил пыл посла и сказал, что никаких писем не будет. Но тот и через два дня повторил свой настойчивый совет, к которому добавил данные разведки о том, что в период с 25 по 28 августа Гитлер собирается войти в Польшу. Гендерсон сослался на увеличение вермахта в Восточной Пруссии и снова выражал предчувствие о скорой драматической развязке.
Лорд Галифакс снова проигнорировал эти предупреждения посла. Но поздно вечером 21 августа взорвалась бомба. Немецкой стороной было объявлено о том, что советско-немецкие переговоры завершены, и для подписания пакта о ненападении Иоахим фон Риббентроп полетит в Москву 23 августа. Игнорировать такое развитие событий Форин Оффис уже не мог.
Гендерсон описывал дальнейший ход событий: «22 августа, в тот момент, когда герр фон Риббентроп готовился лететь в Москву, я получил незадолго до 21:00 инструкции без задержек передать личное письмо премьер-министра герру Гитлеру. Секретарь (Вайцзеккер, с которым Гендерсон вел дела в отсутствии Риббентропа – М. Д.) уехал на аэродром, провожать Риббентропа в Москву; но мне удалось установить контакт с герром Хевелем, офицером связи в министерстве иностранных дел. Он сочувствовал мне, был услужлив, и поздно вечером я установил связь с самим Вайцзеккером. В течение той ночи, после нескольких телефонных разговоров, для меня была устроена встреча с Гитлером на следующий день в Берхтесгадене; я улетел из Берлина в 9:30 утра 23 августа, сопровождаемый и Вайцзеккером и Хевелем в самолете, предоставленным мне рейхсминистерством иностранных дел. <…> Моя первая встреча с Гитлером состоялась в Берхтесгадене в 13:00. <…> Письмо премьер-министра включало в себя три основных момента:
(1) настойчивое намерение правительства Его Величества выполнить обязательства перед Польшей;
(2) готовность обсудить все проблемы между нашими двумя странами, если мирная атмосфера могла бы быть гарантирована;
и (3) беспокойство о периоде перемирия, в ходе которого было бы возможно начать непосредственное обсуждение между Германией и Польшей проблемы положения национальных меньшинств.
Ответ Гитлера был таким бескомпромиссным, как я и ожидал. Он говорил, что намерение Великобритании поддержать Польшу не могло изменить его политику, выраженную в ноте польскому правительству от 9 августа; он был готов даже к долгой войне, но не собирался жертвовать немецкими национальными интересами и честью; и если бы Великобритания проявила агрессию, он сразу бы объявил мобилизацию всех немецких сил».
На первой встрече с Гендерсоном Гитлер был несдержан, кричал о сотне тысяч немецких беженцев в Польше, хотя их было, как минимум, в пять или шесть раз меньше. Ко второй встрече рейхсканцлер, кажется, успокоился. Он подготовил официальный ответ для Чемберлена и передал его Гендерсону: «Все это было ошибкой Англии. Она поощрила чехов в прошлом году, и теперь дала чек Польше. Больше, сказал он мне, я не доверяю мистеру Чемберлену. Я предпочитаю войну, говорил Гитлер, теперь, когда мне пятьдесят лет, а не когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят. Я сам всегда искал и верил в возможность дружбы с Англией, продолжал он, но понял теперь, что те, кто говорил об обратном, были правы». Гендерсон ответил ему, что такое сообщение британскому правительству оканчивает его миссию в Германии и он горько сожалеет о подобном финале.
Зато не сожалел ни о чем лорд Галифакс. Даже когда Риббентроп полетел в Москву, он, кажется, в принципе мало понимал обстановку, спрашивая то ли с нетерпением, то ли с беспокойством у Кэдогана: «Ну что, это уже война?». В игривом настроении пребывал полковник Бек, несмотря на то, что в начале августа разразился новый кризис в германо-польских отношениях. Он оставался беспечен и запрашивал у Лондона, как себя стоит вести польскому послу в сентябре, во время традиционного партийного съезда в Нюрнберге.
Ночью 23 августа в Москве рейсхминистр фон Риббентроп подписал свой знаменитый пакт с наркомом иностранных дел СССР Молотовым. Далее события закружились со стремительной быстротой. Когда Риббентроп спросил у Сталина о его переговорах с англо-французской делегацией, тот ответил двумя словами: «Они улетают». Действительно, и британской, и французской миссии пришлось спешно убираться из Москвы.
Их непосредственный руководитель лорд Галифакс ничуть не винил себя за то, что советская сторона предпочла договориться с Германией, а не с ними: «Я думаю, российская политика тогда была полностью вдохновлена суждением Сталина, что интересом России и самым большим аргументом Кремля была обязательная необходимость выиграть время. Это делалось, чтобы закончить советский пятилетний план, восстановить армию, развивать промышленность, и так далее, готовясь к роковому дню, который, вероятно, обязан был наступить. <…> С советской точки зрения, невеликим было наше желание подвергнуть себя реальной опасности в ответ на немецкое нападение на Польшу. По этим причинам я нисколько не сомневаюсь относительно того, что мы или французы могли делать и говорить все, что угодно, но это имело очень небольшой эффект на Россию».
#войнаблизко #страхиненавистьвФО
