Глава из книги Дмитрия Жукова и Ивана Ковтуна "Бургомистр и палач. Тонька-пулеметчица, Бронислав Каминский и другие"
Для Антонины Макаровой путь в Локоть был извилистым и непростым. Как уже говорилось, 13 августа 1941 г. она по комсомольской путевке была призвана в ряды РККА. В отношении ее статуса и функциональных обязанностей в первые месяцы войны в документах и литературе имеются значительные расхождения.
Публицист А. Кузнецов в статье «По ступеням предательства» писал, что Макарова «попала в воинскую часть, была там буфетчицей, но за недостачу уволили. Стала санинструктором. Выдали военную форму: берет, гимнастерку, юбку, ремень, сапоги (в этой форме будет потом щеголять в Локте)». Корреспондент «Правды» В. Белоусов, избегая «излишних подробностей», отмечал: «Война поставила ее к буфетной стойке в саперной части. Правда, за недостачу вскоре пришлось довольствоваться местом у входа в столовую: проверяла пропуска».
Сама Гинзбург в ходе предварительного следствия показала: «В августе 1941 г. по линии комсомола меня направили работать в воинскую часть, где я выполняла обязанности торгового работника. Затем меня при этой же части назначили выполнять обязанности санинструктора. Часть, в которой я работала санинструктором, входила, кажется, насколько я помню, в 26-ю армию, номер части я не запомнила».
Уже на суде бывший палач несколько изменила свои показания (в частности — номер оперативного объединения РККА): «Я была направлена в 24-ю армию, которая стояла в гор. Вышний Волочек, в качестве санинструктора. Я закончила курсы Красного Креста… По прибытии в армию меня обмундировали. Одно время я работала в буфете по просьбе начальства, а потом проверяла пропуска в столовую, где обедали только военные. Воинского звания не присваивали мне, присягу я не принимала. Была ли я военнообязанной, не знаю. Погон мне не выдавали [Гинзбург имела в виду петлицы, погоны были введены в Красной Армии только в 1943 г. — Прим. авт.]».
Слова о том, что ей не было присвоено воинское звание, опровергаются данными «Списка бывших военнослужащих, освобожденных из плена» (от 10 мая 1945 г.). Из документа следует, что Макарова до пленения — 8 октября 1941 г. — проходила воинскую службу в звании сержант в 422-м полку. Речь идет о 422-м стрелковом полке 170-й дивизии 24-й армии Резервного фронта. Боевой путь части, в принципе, соответствует тем скудным сведениям, которые изложила Гинзбург на суде. Однако 170-я дивизия первого формирования была развернута в Башкирской АССР. Впрочем, нельзя исключить того, что в августе 1941 г. соединение было пополнено московскими добровольцами.
Еще одна версия о месте службы Макаровой была опубликована в книге П.Н. Головачева, участвовавшего в послевоенном розыске преступницы. Ветеран КГБ пишет, что в 1941 г. Макарова была направлена в 1-ю Московскую стрелковую дивизию народного ополчения. Это соединение формировалось в Ленинском районе столицы (как мы помним, Антонина была призвана именно Ленинским райвоенкоматом) из добровольцев, не подлежавших призыву и не занятых в оборонной промышленности. 15 августа соединение было зачислено в состав действующей армии как 60-я стрелковая дивизия. При этом она вошла в состав 33-й армии Резервного фронта (впрочем, один из полков соединения, а именно 1283-й стрелковый был направлен в 24-ю армию, которую назвала Гинзбург на суде) и сосредоточилась под Спас-Деменском. 4 октября дивизия была окружена под Вязьмой, но некоторые ее части и подразделения смогли прорваться в советский тыл и позже соединение было переброшено в район Серпухова.
На суде Антонина, действительно, упоминала, что она служила в «1-й Московской дивизии», однако ее рассказ об этом относится уже к 1945 г., когда она восстановилась в рядах Красной Армии. Говоря же о начале войны, Гинзбург вспоминала: «24-я армия все время находилась в движении, продвигалась и отступала. При отступлении мы попали в окружение под Вязьмой и несколько дней находились в окружении. В районе деревни Петрушино был совершен прорыв передовыми частями нашей армии, а обоз, в котором находилась и я, прорваться через окружение не мог. Во время обстрела и бомбежки водителя нашей автомашины убило, и все кто остался в живых попрятались по кустам. После обстрела немцы собирали раненных, здоровых забирали в плен. Меня тоже забрали. Всех нас привели в один из уцелевших домов в д. Петрушино. Пленных куда-то отправили, а раненных пока оставили. Я ухаживала за раненными».
Возникает вопрос, почему на следствии и на суде Гинзбург категорически не желала признавать то, что в начале войны она имела статус военнослужащей (да еще и младшего командира)? Возможно, из-за опасения, что ее, помимо измены Родине (статья 64 УК РСФСР) будут судить еще и за дезертирство, и за нарушение присяги. Как она, очевидно, предполагала, это дополнительно ужесточило бы меру ответственности. Известно, что Гинзбург до конца надеялась на снисхождение и вовсе не желала сообщать о фактах, усугубляющих ее вину.
Через несколько дней боевые действия в районе Петрушино возобновились. Дом, в котором находилась Макарова вместе с ранеными, загорелся. Поэтому ей «пришлось спасать раненых вместе с другими санинструкторами». Воспользовавшись общей неразберихой, Макарова «примкнула к гражданскому населению, которое собиралось идти к железной дороге… В то время, когда все беженцы подошли к железной дороге… немцы прочесывали лес и захватили нас, посадили возле железнодорожного полотна». 14 октября Антонину отправили в пересыльный лагерь для военнопленных под Вязьмой — дулаг № 184 (вероятнее всего, в деревню Лосьмино, где располагалось подразделение лагеря, в котором содержались не только военнопленные, но и задержанные гражданские лица). По свидетельству подсудимой, в лагере она «оказывала раненным медицинскую помощь, перевязывала их, кормила чем могла».
Спустя некоторое время Антонине представился случай бежать из лагеря. Произошло это, по ее словам, так: «Один раз, когда я на костре в котелке варила для раненых конину, подошел пленный солдат Федчук Сергей. После того, как он поел, предложил мне убежать вместе с ним из лагеря. Лагерь немцами охранялся не особо надежно. Федчук предложил идти к нему на родину. Уже тогда ему было известно, что территория, где находилась его семья, была оккупирована немцами. Но я все-таки согласилась пойти с ним, и мы пошли на его родину в деревню Красный Колодец… Почему я не стала выходить из окружения, не знаю».
Надо сказать, что в ряде других документов и литературе Федчук именуется Николаем, а в документальном фильме «Девушка-палач» утверждается, со ссылкой на материалы уголовного дела Гинзбург, что дезертир Красной Армии Николай Федчук был арестован органами НКВД уже в ходе освобождения оккупированной территории. А. Кузнецов пишет, что Макарова бежала из лагеря с «неким Федчуком, который привел ее в свое село Красный Колодец Брасовского района. Через несколько дней она уходит в Локоть — в полицию. Как и Федчук. Видимо, сговорились в дороге». Также добавим, что в табеле по штабу Штурмовой бригады РОНА для начисления зарплаты (июнь 1944 г.) значится следователь С.И. Федчук. Возможно — это тот самый попутчик Макаровой.
Дорога до Брасовского района заняла у беглецов больше месяца. Путь они преодолевали, разумеется, пешком: «шли по железной дороге, лесом, обходили деревни». В ноябре 1941 г. Макарова и Федчук добрались до деревни Красный Колодец. В это время новая локотская администрация (поселок Локоть расположен в нескольких километрах от Красного Колодца) во главе с Воскобойником делала свои первые шаги.
На суде Макарова-Гинзбург вспоминала: «Когда мы пришли… я узнала, что у Федчука престарелые родители, есть дети. Я переночевала у них одну ночь и нашла себе квартиру у одной женщины, ее звали Нюра, а фамилии сейчас не помню. У нее я прожила недели три. Потом я ходила в пос. Локоть Брасовского района искать себе работу, так как надо было на что-то жить, есть. Позже женщины, уже не помню кто, познакомили меня с заместителем начальника Локотской полиции Иваниным Григорием».
Уже упоминавшийся выше Г.М. Иванов-Иванин, хотя и был уроженцем Брасовского района, до войны проживал в Москве. Он, слывший «любителем женщин», заинтересовался «землячкой», и взялся помочь Антонине. В дальнейшем Иванин и Макарова, согласно показаниям свидетелей, состояли «в близких взаимоотношениях». Бывший охранник Локотской окружной тюрьмы М.И. Биндасов, осужденный после войны за измену Родине, на вопрос следователя о личности «пулеметчицы Антонины» показал: «Ее фамилия мне неизвестна. Тогда ей было года 22–23 от роду. Среди охранников и других работников тюрьмы были разговоры, что Антонина в начале войны служила в Советской Армии в качестве медицинской сестры, была на фронте, затем где-то на территории Брянской области оказалась в окружении и попала в плен... Являясь родственником Иванина, я бывал на его квартире и раза два видел у него Антонину. Один раз Иванин в присутствии Антонины назвал мне ее своей землячкой. Зная, что Иванин до войны все время жил в Москве, я считал, что она тоже из-под Москвы. Антонина была среднего роста, худощавая, лицо продолговатое, белое, внешне интересная, волосы темно-русые».
Рассказав Антонине о том, что немцы взяли Москву и что «теперь везде будет немецкая власть», Иванин предложил поступить на службу в полицию, пообещав бесплатное питание, комнату и жалование в размере 30 немецких марок в месяц. Недолго думая, Макарова согласилась, написала заявление и в начале декабря 1941 г. вступила в ряды локотских коллаборационистов.
Больше о Локотском самоуправлении - в книге "Бургомистр и палач. Тонька-пулеметчица, Бронислав Каминский и другие"